В каждом селении середину занимает полукруглая обширная церковь итальянской архитектуры, одинакового плана и фасада с высокой четырёхугольной колокольней и высоким шпилем белого железа; полукруг площади ограничивают три каменные двухэтажные корпуса, крытые железом. В одном из них помещается духовенство, во втором вотчинное того села Правление, тут же помещаются и судьи, если они другого селения или деревни; третий корпус, сельская больница, аптека и жительство фельдшеров. Просёлочные дороги от деревни в деревню однообразные, столбовые только наполовину уже.

Имение графа имело более 2000 душ мужеского пола, как передавал это хозяин постоялого двора села Грузина.

          В одном из селений этого имения подле имения, подле церковной ограды, росло и зеленело огромное можжевеловое дерево, пересаженное графом на это место издалека, с расстояния нескольких вёрст; штамба ровная и гладкая до его сучьев была около четырёх аршин; толщина этой штамбы, как я сам мерил, без малого моих два обхвата (мне тогда было 11 лет); вершина его с самый большой стог сена, была густая и зелёная. Ограда церкви для этого дерева была сделана полукруглая. В самом Грузине водил меня престарелый хозяин постоялого двора, показывая мне достопримечательности.

Впрочем, теперь я всё уже забыл, даже не помню, какой был дворец гр. Аракчеева, как называл его мой вожатый, а помню только круглый бельведер этого дворца и флаг высоко развевавшийся над бельведером, вероятно, хозяин был дома.

Ещё помню обширный парк и везде между флигелями дворца чугунные решётки, тёсаный гранит и панели из плит, посыпанные как в Петербурге песком; ещё помню высокий в виде горы холм, на котором на чугунных столбах стоял круглый балдахин с железною невысокою по железным стропилам крышею. Под этим круглым балдахином, на гранитном пьедестале, стоял колоссальный бронзовый крест в виде римского Х, или русского Х, на котором был распят св. ап. Андрей первозванный.

Фигура его была колоссальная, много больше роста человека; это, как мне сказали, был дар Императора Александра I графу Аракчееву.

По словам моего путеводителя, на этом холме стоял терем Новгородского князя Перея-Тучи, у которого сын был опасно болен; кто-то сказал отцу, что он излечится только кровью и водой; вследствие этого находящиеся тут жрецы убивали всех странных, плывущих рекой Волховом и кровью их мазали больного, кровь потом смывали водою р. Волхова; в числе странных взят был и св. апостол Андрей Первозванный, едущий по р. Волхову в Ладожское озеро. Когда привели апостола к Перею, то болящий сказал отцу, что этот странный исцелит его от болезни. Так и сбылось. Апостол одним словом исцелил болящего, крестил в христианскую веру и приобщил телом и кровию Искупителя весь дом князя Перея-Тучи. Так исполнилось предсказание, что от воды и крови исцелён будет сын Перея-Тучи.

После уже в 1840 г. я, списывая рукопись стольника Андрея Богдановича Мусина-Пушкина, встретил в ней следующее: «Князь Перей-Туча получил себе имя Иоанна, которого апостол рукоположил во иерея новокрещённым им христианином, а брата княжего Мунга Германа апостол на корабле взял с собою и оставил его проповедовать веру Христову язычникам на острове Валаам, на том же море Неве находящимся. Жрецы, изгнанные Переем-Тучей с бесчестьем из дому, воздвигли против его в Новегороде великую крамолу, от которой он ушёл в Ростовскую область к другу своему князю Землесилу со всем домом своим и со всеми христианами паствы своей и поселился с ними на берегах реки Могилки».

Спустя после этого несколько лет случай привёл меня списывать у Ростовского гражданина Петра Васильевича Хлебникова список князей Ростовских, где они жили в своих уездах.

Рукопись эта была в четвёртку начала XVII в., там опять встретилось следующее: «На берегу речки Могилки, на том месте, где стоит ныне деревья Перово, по преданию старины, стоял терем князя Землесила, в котором поселился Новгородский князь Перей-Туча, которому на р. Волхове в его тереме св. ап. Андрей Первозванный воскресил умершего сына и крестил князя Перея-Тучу со всем домом его; брата князя Перея-Мунгу оставил проповедовать слово истины на море Неве, на острове Валаам. В этом же селении Перово в XV-XVI в. князь Борис Феодорович Щепин построил терем, в котором старший сын его кн. Феодор Борисович выдавал дочь свою Лукерью за кн. Ивана Ивановича Приимкова». Но возвращаюсь опять к Грузину.

          Помню ещё великолепно сделанную из гранита пещеру, или грот, в котором стоял ветхий рыболовный челн, во многих местах замазанный глиной; в нём лежали ветхие же два весла; на этом челне Император Александр Павлович один переехал через р. Волхов к графу Аракчееву, на правый берег с левого, где оставил свиту свою, сам грёб этими двумя вёслами и переехал реку благополучно. Спуск к р. Волхову на правом её берегу, близ дворца графского, сделан весьма отлого и очень удобен; спуск этот каменными высокими стенами и вместо перил покрыт чугунными плитами. Более про с. Грузино я ничего не помню.

          Приехавши в Питер, зять мой остановился на постоялом дворе у Мосягина под Невским, близ Лавры, а я у сестры Грачёвой, на собственном их огороде, подле измайловского парада.

Гостить мне было весело; три раза водили меня в большой театр близ Николы Морского, в эти три раза играли пиесы: «Сын любви», «Гамлета» и комедию «Ябеда». Зять мой купил для Ростова в лавке Буренина сахару; Буренины в то время ездили на ярмарку в Ростов, где торговали сахаром, деревянным маслом и кубовой краской. Лавка их была в Питере, у «пяти углов», близ Владимирской.

Года через четыре нужда была мне быть у этих пяти углов: не зная хорошо местоположения улиц, я вместо пяти углов нанял подешевле деревенского неопытного извощика везти себя на «шесть оглобель», которого в Питере совсем и нет.

Смотрел я ещё, как под Исаакиевским собором устраивали деревянный бут, били сплошные сваи и на них настилали из толстых тёсаных брёвен плоты, а потом клали гранитный камень и плиту для фундамента. Площадь Исаакиевского собора и близлежащие места завалены были мрамором, разобранным из бывшего построенного уже прежде собора.

          Замечательное событие случилось в это время с зятем нашим Гаврилом в бытность его в Питере. В одно время он был в гостях у товарища своего по Ростову, Фёдора Максимовича Плешанова, который правил делами по Петербургу от фирмы Плешанова: квартира его была под Невским, близ Александровского деревянного рынка; зять просидел у него долго и поздно вечером пошёл от него на постоялый двор. Дорогой на легковом извощике наехали на него два жандарма, набросили ему на голову толстое покрывало, посадили в сани и велели ему молчать, если хочет жив быть, и таким образом привезли его на небольшой двор, среди кругом обстроенного высокого дома; там провели его по чёрной лестнице в довольно хорошую комнату, где сидел за столом с роскошной закуской генерал с густыми эполетами, с орденами и звездой; рядом с генералом сидела великолепно одетая дама и, весело смеясь, вела разговор. В углу на полу лежал без движения лицом вниз и стонал, вероятно, только что жестоко наказанный человек. Полотняная его сорочка была вся в крови, и на спине вся в лоскутках; тела у лежащего было совсем не видно, оно было всё избито и виднелась одна запёкшаяся кровь.

Генерал приказывает моему зятю отвести избитого на его квартиру, говоря, что кучер знает её, и затем велит молчать о виденном, говоря, что «и тебе то же будет».

          Дама же с генералом в это время всё шутила и смеялась над избитым, говоря, что другой раз к ней не придёт. Жандармы набросили на избитого какой-то старый ватный халат и, вынеся из дома, посадили в сани, велев зятю его поддерживать; кучер полетел стрелой но разным улицам и переулкам и, наконец, остановился перед одним тоже большим домом, сказав, что здесь квартира избитого седока.

Дворник сразу узнал своего постояльца и со слезами понёс с зятем в занимаемую им довольно просторную и чистую квартиру. Какой-то человек, вроде прикащика, очевидно, ожидавший своего хозяина, увидел его в таком положении и с ужасом закричал, да и зять мой, пришед в великое удивление и жалость, когда по снятии халата, он узнал в измученном своего знакомого, тихвинского купеческого сына Парихина, имевшего в Тихвине свои скотные бойни и торговлю свежей и солёной говядиной, которую он поставлял в Петербург; Парихин был человек зажиточный; я уже выше упоминал о нём при посещении Никольского монастыря.

          Событие это, как разъяснилось, было следующее: молодой Парихин (кажется, Алексей Григорьев), был один сын у отца, молодец рослый и красивый; его я часто видал, ходя с поручением от зятя Гаврила в дом отца его, купца Парихина. Он свёл близкую связь с содержанкой одного из прикащиков купца Громова; барыня эта вела дела свои искусно; соперники ничего друг о друге не знали; в одно время Парихин чем-то остался недоволен своей любовницей и прибив её ушёл; вскоре пришёл содержатель её, Громовский прикащик, и застал её в слезах; она рассказала, что приходил к ней молодой купчик, хотел её обольстить, а за непокорность её прибил, при этом указала и квартиру Парихина.

Дня через два после этого, вдруг на квартиру Парихина, ночью, приезжает генерал в орденах и со звездой в сопровождении двух жандармов и требует его к генералу Милорадовичу, начальнику столицы. Парихин перепугался, увёл генерала в свою контору и дал ему значительную сумму, просил сказать, зачем он потребовался. Тот успокоил его тем, что, вероятно, у генерала встретилось в его фамилии какое-нибудь недоразумение, и что дело всё пустяки.

Парихин оделся прилично, надел енотовую хорошую шубу и, взяв с собой на случай ещё немало денег, поехал с генералом вместе; жандармы же отправились на другой лошади сзади. Парихина привезли в неизвестный ему дом; любовница, которую бил Парихин, вышла встретить его со свечкой, а генерал спросил: этот ли твой обольститель, оскорбивший тебя так жестоко?
Та сказала, что он самый. Тогда по знаку генерала два здоровых жандарма бросились на Парихина, повалили на пол, раздели до рубашки и избили ленком до полусмерти. Шуба и взятые Парихиным деньги остались у генерала, который оказался мнимым. Полиция с зятем нашим ходила на квартиру, где жила эта женщина; квартира оказалась, но только не та, где происходило сказанное событие.

Женщину эту зять наш, хотя и признал за ту самую, которая компанировала с генералом, но она отозвалась неведением и призвала в свидетели жильцов-соседей, которые показали, что в сказанный вечер она была у одной из жилиц на именинах и никуда не выходила.

          Больного Парихина привезли к отцу в Тихвин, где он, быв недолго болен, помер. После были слухи, что генерал, взявший Парихина, и был прикащик Громова, а жандармы его товарищи, тоже Громовекие прикащики. Полиция, получая от самого Громова большие приношения и «праздничные», хотя н знала о сём событии, но дело замяла.

Да такие ли не только тогда, а ещё и в недавнее время делались дела в полиции и всё было за деньги шито да крыто.

Следующая страница