|
О книгах.---->
Несколько книг Ивана Шмелёва---->
Солнце мёртвых. Содержание.
Часть 24. Праведница-подвижница.
Лачуга, слепленная из глины.
Сухие мальвы треплются на ветру, тряпки рвутся на частоколе. Одноногий цыпленок уткнулся головкой в закрытую сараюшку, стынет -- калека. И все -- калечное. На крыше -- флюгер, работа покойного Кулеша-соседа, -- арап железный подрыгивает, лягает ногой серебряной, сапогом: веселенькая работа-дар. Помер Кулеш, и сапожник помер, Прокофий, что читал Библию. Остался арап железный лягать сапогом ветер.
Познал Прокофий Антихриста -- и помер. Знаю, как он помер. Все ходил по заборам, по пустым окнам -- читал приказы, разглядывал печати: "антихристову печать" отыскивал. Придет в лачугу и сядет в угол.
-- Ну, чего ты, Прокофья... вон починка! -- скажет ему жена Таня.
-- Де-крет! декрет!! -- шепчет Прокофий в ужасе. -- Полотенца, рубахи приносить велит! Жду, все жду...
-- Ну, чего ждешь-то, глупый? Хоть бы пожалел детей-то!..
-- Знака настоящего жду... тогда!..
-- Измучил ты меня! ...Ну, какого тебе знака еще... Господи!
-- Декрет готовит! Кресты чтобы ему приносили, тогда и печать положит... слежу...
Понес Прокофий полотенце -- "по декрету". Подал полотенце.
-- А рубахи нету? -- спросили. -- Рубахи очень нужны шахтерам, товарищ!..
-- По-следняя! -- дрогнувшим голосом сказал Прокофий и приложил руку к сердцу. -- А когда крест... снимать будете?
Его хотели арестовать, но знающие сказали, что это сумасшедший сапожник. Он вышел на набережную, пошел к военному пункту и запел: "Боже, Царя храни!" Его тяжко избили на берегу, посадили в подвал и увезли за горы. Он скоро помер.
Я смотрю на сиротливую лачугу. Вот плетешок на обрывчике -- его работы. Пустой хлевок: давно проданы свинки, последнее хозяйство. "Одноножка" одна осталась -- детям. Две девочки-голоножки возят на ниточках щепки -- играют в пароходы. За окошком мальчик грозится сухою косточкой.
Я хочу повидать Таню. А, вот она. Куда собралась она в такой ветер, сдувающий с гор камни? Она стоит на пороге -- уже в пути.
-- Здравствуйте. А я за горы, вино менять...
На ней кофта, на голове ситцевый платок, босая. За спиной -- бочонок на полотенце, пудовый. На груди, на веревках, перевитые тряпками -- чтобы не побились! -- четыре бутылки. Походное снаряжение.
Я понимаю, что значит это -- "за горы". За полсотни верст, через перевал, где уже снег выпал, она понесет трудовое свое вино, -- потащит через леса, через мосты над оврагами, где боятся ездить автомобили. Там останавливают проезжих. Там -- зеленые, красные, кто еще?.. Там висят над железным мостом, на сучьях, -- семеро. Кто они -- неизвестно. Кто их повесил -- никто не знает. Там прочитывают бумаги, выпрастывают карманы... Коммунист? -- в лес уводят. Зеленый? -- укладывают на месте. Гражданин? -- пошлину заплати, ступай. Там волчья грызня и свалка. Незатихающий бой людей железного века -- в камнях.
И она, слабенькая, мать Таня, -- идет туда. Сутки идет -- не ночует, не останавливается, несет и несет вино.
Выгадает пять фунтов хлеба. Идет оттуда с мукой. А через три дня опять -- вино, и опять горы, горы...
-- Трудно, да ведь де-ти... Пять раз ходила, в шестой. Сплю когда, во сне вижу -- иду, иду... лес да горы, а вино за спиной -- буль-буль... плещется. Когда идешь -- спишь... буль-буль... Ноги обила, а обувку где же!
Кормимся...
Когда-то она жила, как люди, стирала на приезжих. Чисто водила детей, сытенькая всегда была. Прокофий сапожничал, читал Библию и поджидал Правду. Пришла -- навалила камень.
-- Не обижают на дороге?
-- Всего бывало. Вышли из лесу, остановили. Ну, еще молодая я... "Пойдем жить в лес с нами!" Дети у меня, говорю, а то бы с вами осталась! Посмеялись, хлебушка дали... Попались добрые люди, страдающих понимают...
-- "Зеленые", что не хотят неволи?
-- А не знаю... -- робко говорит Таня. -- Один сала кусок сунул. Говорит -- снеси детям... у меня, говорит, тоже дети... А то было, под городом... вот дойду!.. вино у меня отняли... В ногах валялась... "Молчи, -- говорит, -- спикулянка!" Пошла назад, холодная-голодная, насилу добралась... Спасибо, татаре в долг опять вина дали.
Звери, люди -- все одинаковые, с лицами человечьими, бьются, смеются, плачут. Выдернутся из камня -- опять в камень. Камней, лесов и бурь не боится Таня. Боится: потащат в лес, досыта насмеются, вино все выпьют, ее всю выпьют... -- ступай, веселая!
-- Приду -- испеку им хлебца. Едят, меня дожидаются, одни...
Когда-то мальвы в саду цвели, голуби ворковали, постукивала швейная машинка. Когда-то она, нарядная, ходила с Прокофием к обедне, девочек вела за ручки, а Прокофий нес на руках наследника.
-- Боюсь -- не выдержу. Только судьбу обманываю. Если помощи не дадут -- все погибнем.
Востроносенькая, синеглазая, приветливая, она недавно была красива. Теперь -- скелет большеглазый, большеглазы и девочки. Спасется, если примет повадившегося заглядывать толстошею-матроса с пункта.
Пусть, хоть матросом спасет семью. Все летит в прах, горит.
-- Ну, живите... хлебца я вам порезала, по бумажкам. Христос с вами... Соседка заглядывает когда...
Прощай, подвижница!
На меня смотрит девочка, показывает на щепку:
-- Па... ла... ход... у-у-у...
Мальчик косточкой по стеклу стучит.
Ушла Таня. Смотрю на Чатырдаг -- ясный-ясный. Там выпал снег. Туда, за его громаду, полезет с бочонком Таня, а он будет ее сдувать. Будут орлы кружиться... А вино -- весело за спиной -- буль-буль-буль...
Часть 25. Под ветром.
|
